Концлагерь размещался рядом с нашим домом

Важное

Война для нашей семьи, как и для миллионов других, стала огромным и тяжёлым потрясением.

Я был слишком мал и помню мало. Остались в памяти бомбёжки немцами Хойник. Бомбили станцию. Хотя наш дом стоял в 3,5 км от места бомбёжки, но взрывы слышали хорошо, было страшно. Семья пряталась в погребе у соседей, который был сделан из кирпича в отличие от обычных деревянных погребов.

Хотя Хойники не сильно страдали от немецких бомбёжек, но их самолёты кружили регулярно. С моей тётей Викторией произошёл следующий случай. В начале августа 1941 года, понимая, что немцы займут город и солдаты начнут грабить население, забирая в первую очередь скот, дед Мечислав Францевич, который уже пережил две войны, перенёс к своим друзьям ценную одежду, а также корову, свиней и часть птицы в деревню Будовник. Для ухода за скотиной туда регулярно наведывалась тётя Витя (так мы её обычно звали) как молодая и быстрая на ногу.

Однажды над тётей появился немецкий самолёт. Летел низко. Виктория не обратила на него внимания, такие самолёты летали часто. Вдруг самолёт начал стрелять по девушке. Не попал, но пули легли очень близко. Тётя испугалась, но не растерялась и побежала в лес.

Самолёт развернулся. Тётя легла среди сосёнок. Снова стрельба. Промах. Самолёт пролетает, а Виктория бежит дальше к большему лесу, где её не будет видно. Снова разворот. Она опять падает на землю. Стрельба, промах. Так произошло раза 4-5. Наконец, девушке удалось добежать до спасительного высокого леса, где её не было видно, и самолёт улетел…

В начале августа 1941 моего деда пригласили в райком партии. Беседовал с ним кто-то из руководителей района в отдельном кабинете. В райкоме хорошо знали семью Багинских. Сотрудник, который беседовал с ним, сказал, что для борьбы с врагом в его тылу создаётся партизанский отряд. Деду Мечиславу Францевичу было предложено остаться в Хойниках в качестве партизанского разведчика.

Было сказано: «Мы верим Вам, знаем Вас как патриота, надеемся на Вас. Вы человек преклонного возраста, пенсионер, беспартийный, знаете немецкий язык, выращиваете овощи и фрукты. Всё это поможет вам замаскировать свою связь с партизанами. Подберите себе человек 5-10 надёжных помощников. Конечно, будет помогать Ваша дочь Виктория. Хорошо, если она продолжит работать учительницей. Это в некоторой мере отведёт от Вас подозрения в нелояльности к немецкой власти. На связь к Вам придёт Иван Дюбо. Вы его знаете. Он из деревни Княжица, ветеринар. Будет приходить как бы для лечения скота, это не вызовет подозрений. Остальное будет зависеть от складывающихся обстоятельств».

Мечислав Францевич дал согласие на это предложение. Дальнейшие события показали, что бюро райкома не ошиблось.

Я хорошо помню приход немцев в Хойники. Наша улица (теперь Крестьянская, а прежде д. Заболотье), не имела твёрдого покрытия как сегодня. Она была болотистой, но на тот момент стояла сушь, и машины проезжали свободно.

Вечерело. На нашей улице не было ни одного человека. По проезжей части непрерывным потоком шли машины. На них сидели молодые солдаты в чёрных мундирах с закатанными рукавами и короткими автоматами, висевшими на шее. Люди выглядывали сквозь занавески окон. Из-за отсутствия человеческой речи создавалось впечатление тишины, которую нарушал лишь гул машин… Возможно, кто-либо и приветствовал немцев, но наша улица встретила их полным безмолвием, чему я свидетель.

Взрослые нашей семьи опасались, как бы ребёнок не сказал чего-либо лишнего. Из-за этого могли расстрелять всю семью. Во время оккупации немцы, а особенно полицаи, часто выпытывали у наивных детей, которые не умеют врать, разные секреты и компрометирующие разговоры взрослых. После этого семья погибала. Дед о подобном повороте событий знал со времён Гражданской войны и заранее предостерегался. Его предосторожность дала положительный результат.

Немцы сразу стали наводить свои порядки. Организовали полицию. Она размещалась на улице Советской в здании школы – её все называли зелёной, так как здание было окрашено в зелёный цвет. В полицию пошли люди, которые решили при новой власти стать хозяевами жизни.

Мой дед говорил: «Полицай хуже немца. Служит за чечевичную похлёбку», такое у него было образное выражение, взятое из библии. Немец без полицая, что охотник без собаки. Мало кого сможет поймать. Основную грязную работу (аресты, расстрелы) выполняли полицаи. Над полицией висел бел-чырвона-белы флаг. На рукавах полицаи тоже его носили. До размахивания этим символом фашизма дед не дожил, Слава Богу. Он бы такого позора не пережил. На эту тему можно написать много, но вернёмся к концлагерю.

В 1943 году немцы создали в Хойниках концлагерь, где содержались пленные красноармейцы. До этого времени пленные у нас появлялись поздней осенью 1941 года. Может быть, это был 1942 год. Колонны пленных красноармейцев немцы гнали по нашей улице, по грязи. Посмотреть на пленных вышло очень много народу. Женщины вглядывались в красноармейцев, желая (или страшась) увидеть родных и знакомых, о которых ничего не знали со времени их ухода в армию. Между прочим, когда нас освободили, женщины первое время спрашивали едва ли не каждого красноармейца, не видел ли он её мужа, брата, отца, о которых ничего не было известно. Лишь спустя несколько месяцев после изгнания фашистов стали поступать письма от живых и похоронки на погибших.

Пленные просили какой-либо еды. Люди бросились по домам, несли, что у кого было: хлеб, варёную картошку, кусочки сала. Но охрана не разрешала передавать еду пленным. Людей били прикладами, пугали собаками.

У меня был дружок Зубок Стасик. Его семья жила очень бедно. Но мать Стасика (её звали Маня) вынесла последнее, что имела – чугунок варёной картошки. Взрослых немцы отгоняли, и наивная женщина решила, что ребёнка не тронут. Она вручила чугунок с картошкой Стасику и послала передать пленным.

Паренёк подбежал к колонне, прошмыгнув мимо охранника. Немец спустил собаку. Огромная овчарка в два прыжка настигла мальчика, прыгнула, повалила Стасика в грязь, стала лапами на грудь и зарычала, глядя на охранника. Чугунок упал, картошка рассыпалась. Что пережил ребёнок, видя у горла клыки овчарки, сложно представить. Немец хохотал и не давал собаке никаких команд. Маня завопила от ужаса и бросилась к сыну. Получила удар прикладом по голове и тоже упала в грязь. Охранник подал знак, собака отпустила мальчика. Колонна прошла. С помощью соседей бедная женщина поднялась, взяла за руку сына, подняла горшочек, и они поплелись домой. Всё это происходило на моих глазах.

Потом колонны пленных проходили ещё несколько раз. Люди, наученные горьким опытом, больше к колонне не подходили. Бросали хлеб и картошку издалека, чаще всего, из-за ворот и заборов. Пленные, несмотря на удары конвоиров, хватали еду на лету, даже подбирали из грязи и тут же съедали.

Потом пленных мы не видели до 1943 года, когда появился уже упомянутый концлагерь с пленными красноармейцами. Лагерь располагался на территории двух пустующих еврейских домов. По теперешним моим понятиям в нём могло находиться порядка сотни пленных.

Концлагерь размещался рядом с нашим домом. Колючая проволока проходила прямо по забору, который отделял нашу усадьбу от этого лагеря. Из нашего двора было хорошо видно всё происходившее в лагере. Днём пленных гоняли на работы, скорее всего, они строили укрепления, возводимые со стороны леса и на станции.

У нас в доме поселился начальник лагеря. Лагерь небольшой, потому чин у начальника небольшой – унтер-офицер. Немец прекрасно говорил по-русски. Рассказывал, что до войны 15 лет жил в Ленинграде, был немецким шпионом.

Унтер-офицер вёл себя в нашем доме как хозяин, но всёже вполне прилично. Бабушка готовила ему еду, частично из наших продуктов, но он приносил и свои. Любил молочный суп. Молоко наше – сахар его. Во время войны сахара у нас не было. Но немец никогда не дал ребёнку и кусочка сладкого. Всего один раз у него осталось немного супа, и бабушка дала мне эти остатки.

Унтер-офицер откармливал кабанчика. Я по малолетству удивлялся, зачем ему кормить кабана. Мог бы у нас забрать. Потом понял, нет, не мог. У немцев был порядок. Когда проходит фронт, грабёж дозволяется и даже поощряется. Но на оккупированной территории все реквизиции (грабежи) ведут организовано, и добычу распределяет командование. Так, немцы забрали у нас корову и большого кабана, которые пошли на нужды их армии.

Однажды на моих глазах немец застрелил двух пленных. Я сидел на лавочке у ворот нашего дома. Вдруг из ворот лагеря выходит молодой немецкий солдат с автоматом на шее. Напротив лагеря был двор, где до войны и после неё жила семья Дорожко. Туда немец завёл пленных, отпустил руки, поднял автомат и выстрелил. Один раз, вскоре другой. Повернулся и пошёл в лагерь.

Потом рассказывали, что старший красноармеец не пытался бежать и получил пулю в грудь. Молодой бросился бежать, но немец застрелил его выстрелом в спину у угла сарая. Убежать в такой ситуации было невозможно. Через пару дней соцкий, взяв несколько мужчин, отвезли трупы к месту массовых расстрелов и сбросили в общую могилу. Кто были эти жертвы фашистов, за что их убили, не знаю до сих пор. Говорили, что расстрелы в этом дворе проводили неоднократно.

Однажды в лагере что-то делал житель Заболотья по имени Коля. Был он уже немолод, хромал. По этой причине его кликали Коля-кривой. Что там произошло, не знаю, но Коля убил немца и бросился бежать. Помню большой переполох среди немцев. Появился унтер-офицер, ещё очень высокий гестаповец в чёрном мундире, солдаты, овчарки. Было много шума, собаки громко лаяли. Немцы заявляли, что они скоро поймают Колю, и он будет строго наказан. Коля убежал в «лозу». Вдоль окраины Хойник лежало большое болото, заросшее ивой – называлось у нас «лоза». Теперь там осушенный луг и поле, простирающееся от дороги, идущей от станции мимо Малишева в сторону Бабчина. Всё хорошо просматривается, раньше же там было трудно пройти, водились волки. В лозе Колю не поймали, и он появился в городе после освобождения вместе с партизанами, к которым благополучно добрался.

Незадолго до освобождения концлагерь эвакуировался. Унтер-офицер уехал. Нам стало беспокойнее. Как бы то ни было, но квартирант в определённой мере предохранял нас от визитов грабителей и полицаев. Могли и убить. Там, где жил немецкий офицер, свободно распоряжаться полицаи не могли.

При отъезде немецкий кабанчик был связан, уложен на воз и уехал вместе с хозяином. Уезжая, немец пообещал, что немецкая армия ещё вернётся. Дед покивал головой: конечно, конечно вернётся. Больше мы нашего постояльца не видели и ничего о нём не слышали.

Вспоминать про те времена можно много. Но это будет, как говорится, уже совсем другой рассказ.

Владимир БАГИНСКИЙ.

КОРОТКО ОБ АВТОРЕ:

Багинский Владимир Феликсович, родился в 1938 году в Москве. Родители были партработниками, а потом трудились в науке. Незаконно репрессированы в 1939 году. С этого времени безвыездно жил у дедушки (колхозника) в Хойниках. В 1955 году окончил СШ № 2 и поступил в лесной институт в Минске. По окончании с 1960 по 1968 год работал в лесном хозяйстве, в том числе с 1962 по 1968 год в Хойникском лесхозе.

С 1968 по 2008 год работал в Институте леса НАН Беларуси. Там защитил докторскую диссертацию, получил звание профессора и члена – корреспондента НАН Беларуси. С 2008 года трудится в Гомельском государственном университете им. Ф. Скорины профессором. Имеет около 460 опубликованных научных трудов, в том числе 28 монографий, книг и учебников.



Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *